она и у меня – из всех, кого я знал, честных единицы, и я один из них». Если в романе и есть судья, это Ник. В некотором смысле это самый бесцветный персонаж, потому что он играет роль зеркала.
– Другие персонажи, таким образом, оцениваются по степени их честности. Самыми нечестными оказываются представители обеспеченных классов. Образец А: Джордан Бейкер, особа, к которой Ник питает романтические чувства. Она солгала про матч, солгала и про машину, которую одолжила и бросила под дождем с опущенным верхом. «Она безнадежная обманщица», – сообщает нам Ник. «Она терпеть не может проигрывать, и учитывая это нежелание, полагаю, с самого раннего возраста она начала прибегать к различным ухищрениям, позволяющим ей сохранить на устах эту холодную дерзкую улыбку, обращенную к миру, и при этом удовлетворять требования своего изящного упругого тела».
– А вот образец Б: Том Бьюкенен. Его нечестность более очевидна: он изменяет жене, а позже заметает следы ее преступления и не чувствует угрызений совести. Случай Дейзи сложнее, ведь ее неискренность, как и все в ней, создает вокруг нее своего рода чары: она вынуждает окружающих чувствовать себя сообщниками своей лжи, потому что эта ложь их соблазняет. И, разумеется, нельзя забывать о Майере Вулфшеме, нечистом на руку компаньоне Гэтсби. Это он подстроил результаты Кубка мира по бейсболу [40]. «Я никогда не думал, что один человек может начать игру с верой пятидесяти миллионов людей с простодушием грабителя, взрывающего сейф». Таким образом, вопрос честности и нечестности, истинной природы людей и личины, которую они показывают миру, – сквозная тема, влияющая на все основные события романа. И кто в романе самые нечестные люди? – спросила она, повернувшись к присяжным. – Естественно, богачи, – ответила она сама на свой же вопрос и резко повернулась к Ниязи. – Те самые, кого, по мнению нашего прокурора, Фицджеральд одобряет.
– Но это еще не все. С богачами мы еще не закончили. – Заррин взяла книгу и открыла ее на странице с закладкой. – С позволения мистера Каррауэя, – сказала она, – хочу процитировать, что он говорит о богачах. – Она зачитала цитату. – «Они были беспечными людьми, Том и Дейзи, – разбивали предметы и людей, а потом возвращались к своим деньгам и своей абсолютной беспечности или к чему-то еще, что удерживало их вместе, пока другие вынуждены были прибирать учиненный ими беспорядок…»
– Сами видите, – сказала Заррин, снова поворачиваясь к Фарзану, – как оценивает богатых людей персонаж романа, наиболее достойный доверия. Богатые в этой книге – а их представляют главным образом Том и Дейзи и в меньшей степени – Джордан Бейкер, – изображаются людьми беспечными. Ведь именно Дейзи сбивает Миртл и не возражает, когда Гэтсби берет вину на себя; она даже не присылает цветы на его похороны. – Заррин замолчала и обошла стул, делая вид, что не замечает ни судью, ни прокурора, ни присяжных.
– Слово «беспечный» – ключ к пониманию этого романа, – продолжала она. – Помните, когда Ник распекает Джордан за беспечную езду, а та как ни в чем не бывало отвечает – ну и что, что я беспечна; другие водители внимательны, на них я и полагаюсь? Беспечный – первое слово, что приходит в голову, когда мы описываем богачей из этого романа. Мечта, которую они воплощают, ядовита, она уничтожает любого, кто пытается к ней приблизиться. Поэтому, глубокоуважаемый Ниязи, этот роман осуждает обеспеченные высшие классы не меньше, чем любая революционная книга из тех, что мы читали. – Она вдруг повернулась ко мне и с улыбкой произнесла: – Не уверена, как я должна обращаться к книге. Согласны ли вы, что защита обеспеченных классов в ваши цели не входит?
Я вздрогнула, когда Заррин вдруг обратилась ко мне, но мысленно поблагодарила ее за возможность сосредоточиться на аргументе, который лежал в основе всех моих рассуждений о литературе.
– Если критика беспечности – изъян, – сказала я, ощущая некоторую неуверенность, – то я в хорошей компании. Эту беспечность, отсутствие эмпатии, мы видим в отрицательных героях Джейн Остин: леди Кэтрин, миссис Норрис, мистере Коллинзе и Крофордах [41]. Та же тема всплывает в рассказах Генри Джеймса и в набоковских героях-монстрах: Гумберте, Кинботе, Ване и Аде Вин. Воображение в этих романах приравнивается к эмпатии: мы не можем испытать все, что пришлось пережить другим, но можем понять даже самых чудовищных персонажей из мира литературы. Хороший роман показывает человека во всей его сложности и создает пространство, в котором каждый из героев имеет возможность высказаться; поэтому роман называют демократическим жанром – не в том смысле, что он пропагандирует демократию, а в том, что он демократичен по своей сути. Как и во многих других великих романах, центральной темой «Великого Гэтсби» является эмпатия. Нет худшего греха, чем слепота к чужим проблемам и страданиям. Кто их не видит, отрицает их существование. – Все это я выпалила на одном дыхании, сама удивившись своей горячности.
– Да, – сказала Заррин, прерывая меня. – И разве не очевидно, что эта слепота или беспечность по отношению к окружающим напоминает о существовании другой разновидности беспечных людей? – Она коротко взглянула на Ниязи и продолжала: – Я имею в виду тех, кто делит мир на черное и белое, упиваясь праведностью своего вымысла. И даже если в реальной жизни Фицджеральд был одержим богачами и их богатством, глубокоуважаемый судья Фарзан, – с теплотой в голосе обратилась она к Фарзану, – то в своих произведениях он разоблачает разлагающее и деградирующее влияние богатства на изначально порядочных людей, таких, как Гэтсби, или на творческие, живые умы, такие, как Дик Дайвер из романа «Ночь нежна». Не понимая этого, Ниязи упускает из виду главное в «Великом Гэтсби».
Ниязи, который уже довольно давно внимательно изучал пол, вдруг вскочил и воскликнул:
– Возражаю!
– Против чего именно вы возражаете? – с насмешливой любезностью спросила Заррин.
– Одной только беспечности недостаточно! – прокричал Ниязи. – Это не делает роман более нравственным. Я тебе говорю про грех супружеской измены, ложь и обман, а ты мне про беспечность?
Заррин помолчала, а потом снова повернулась ко мне. – Я хотела бы пригласить для дачи показаний подзащитного. – Она повернулась к Ниязи и с лукавым блеском в глазах спросила: – Хотите допросить подзащитного? – Ниязи пробормотал непокорное «нет». – Хорошо. Мэм, займите место для дачи показаний. – Я встала, и растерянно огляделась. Стула для дачи показаний не было. Фарзан в кои-то веки спохватился вовремя, вскочил и предложил мне свой. – Вы слышали замечания прокурора, – сказала Заррин, обращаясь ко мне. – Можете что-то сказать в свою защиту?
Мне было неловко, я даже, пожалуй, оробела и не хотела говорить. Заррин и так прекрасно справлялась,
